И снова проект «National Theatre Live» в Mori Cinema! В его рамках мне удалось посмотреть пьесу «Барабаны в ночи», написанную Бертольтом Брехтом и поставленную Юрием Бутусовым. Но говорить я начну не с видения этого произведения современным режиссером. А совсем с другого.
Действие пьесы происходит в конце Первой мировой войны. Солдаты возвращаются домой. Но домой ли? Они приходят в совершенно новый для них мир - с другими законами, жизнью и моралью.
А что мы, люди 21-го века, знаем о Первой мировой войне? Она была страшной и поглотила миллионы жизней. Но тогда пугали не мертвые, а те живые, которые однажды восставали неожидаемыми из того ада. Одни приходили обратно покалеченными физически, другие - целыми и невредимыми. Однако у всех у них была умерщвлена душа. И вот такими трупами они вернулись домой. А там… жизнь шла своим чередом, шагнув во многих вопросах значительно вперед и оставив этих несчастных далеко позади. Теперь им приходилось снова отправляться на «войну», пытаясь вернуть хотя бы часть того мира, какой они покидали, уходя солдатами.
Пока они гнили в окопах кто-то другой, кто оказался более ловким, хитрым, рассудочным, занял их место в жизни и рядом с их женщинами, обогатился на их ежедневных страданиях, подогревая военный котел своими пушками, снарядами, винтовками, коих выпускались миллионы и снабжались ими обе стороны. «Война меня, как говорится, озолотила. Деньги валялись на улице, отчего же их не подобрать? Только дурак отказался бы. Не я, так другой» - говорит о своем обогащении на войне Карл Балике, отец главной героини пьесы «Барабаны в ночи».
Бертольт Брехт создал первую версию этой пьесы в 1919 году. И уже через три года, в 1922 году, она увидела свет рампы в Мюнхене. Однако популярной и репертуарной постановка не стала. Но в жизни самого Брехта сыграла серьезную роль: ее отметил авторитетный берлинский критик Герберт Иеринг, тем самым обратив внимание на талантливого молодого писателя.
В пьесе сталкиваются два мира: довоенный, представления о котором еще сохранил в своей памяти Андреас Краглер (главный герой), и послевоенный, в котором ему нет места. Его не ждали: его возлюбленная спустя 4 года собирается выйти замуж за другого, за Фридриха Мурка. Сам Мурк сумел сколотить состояние, оставшись в тылу. Общество, которое рукоплескало юношам, отправляя их на войну, теперь дичились нежданно вернувшихся с нее и не вписывающихся в новый уклад. Оно брезгливо отторгало их, как что-то докучающее, мешающее. И одновременно боялось, поскольку эти люди, привыкшие к винтовкам и смерти, стали задаваться вопросом: а зачем?
Как писал об этих несчастных Алексей Толстой в своей повести «Эмигранты»: «Что ни говори о прекрасной родине, а ухлопать такую уйму народа, чтобы вновь одним - с парусиновым свертком инструментов на плече благонамеренно шагать в дымах рассвета к гудкам кирпичных корпусов, другим - проноситься по тем же мостовым в шикарных машинах… Тут можно было задуматься: «Так что же выходит - ты чужое счастье купил своей кровью?»». Именно этот конфликт и разворачивается в пьесе Брехта.
И одновременно на его фоне раскрываются одна за другой личные трагедии.
Например, Фридрих Мурк, новый жених Анны: «Я ведь и сам из народа. Был мальчонкой - рассыльным на механическом заводе. Там щипок, тут подзатыльник схлопочешь, зато везде чему-нибудь да выучишься. Вся наша Германия так выходила в люди! Бог - свидетель, мы не белоручки, а настоящие работяги. Теперь-то я зажил». И он постоянно рассказывает то о белой рубашке, которую может теперь носить; то о хорошей обуви, какую может себе позволить. То о застолье - и оно ему теперь по плечу. Он, как человек, однажды испытавший голод, пытается попробовать в жизни всё, чего был лишен ранее, и одновременно собирает куски хлеба, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Сам Мурк об этом говорит так: «Я двадцать лет бедовал на чердаках, промерзал до костей, теперь на мне лакированные ботинки… Я до пота надрывался в темноте, при свете газа, он разъедал мне глаза, а теперь я завел себе портного. Но меня все еще шатает, по земле метет ветер, бежит ледяной озноб, и ноги мерзнут, ступая по земле…».
И вот внезапно возвращается он, Андреас Краглер - «труп», соперник, фронтовик, военнопленный, первый жених Анны Балике. Он вступает в новый мир, где нет той, ради которой он выжил. «Вначале ты долго не покидал меня, - говорит ему Анна - «твой голос звучал очень ясно. Когда я шла по коридору, я касалась тебя плечом, а на лугу ты меня звал под клен. Хотя они и писали, что тебе прострелили лицо и два дня спустя похоронили… Но однажды все переменилось. Когда я шла по коридору, он был пуст, и клен замолчал. Когда я выпрямлялась над корытом с бельем, я еще видела твое лицо, но когда на лугу я вешала сушить белье, я уже больше его не видела, и все эти долгие годы я так и не знала, как же ты выглядишь. Но я должна была тебя дождаться».
Что теперь делать Анне? Она свыклась с мыслью, что он мертв. В ее жизни появился, не вытеснив до конца Андреаса, новый мужчина. Она близка с ним или это просто необходимость - пока сама не поняла. И вдруг возвращается тот, кого она похоронила, но продолжала любить. Или это уже больше не любовь, а вина?
Анна нанесла ему первый удар. Второй - ее новый жених Фридрих Мурк или, вернее, всё общество в его лице: «Вы угодили в мясорубку. Что ж, многие угодили в мясорубку. Но мы здесь ни при чем… Вы разве ради нас ползали в окопах?». Эти слова звучат жутко. И даже сумбурная, похожая на бред современная постановка пьесы Брехта от режиссера Юрия Бутусова не уменьшает этой боли и того ужаса, которым веет от каждого слова новых «владетелей» жизни. Да, они не были в окопах. Но и тех, других, они туда не гнали! А разве не гнали?
Постановка Бутусова - это трагикомичный фарс; это кошмарный сон, который осознается сном, но очнуться от него невозможно. Режиссер посчитал нужным создать странный мир: на лицах актеров нарисованы жуткие маски, декорации условны; постоянно звучит музыка, под которую, внезапно срываясь, как сломанные куклы, танцуют актеры; красная краска, как кровь, везде - на лицах, на рубашках. Она даже брызжет из барабанов. Сначала я восприняла эту вариацию пьесы «Барабаны в ночи», как худшее из худшего. Но вдруг поняла: именно таким видит новый для себя мир Андреас Краглер, физически вернувшись с войны, но навсегда оставшись на полях ее сражений. Вполне возможно, что он ощущает себя все еще лежащим в окопе, куда пробирается смертоносный газ или над коим от взрыва взлетает вместе с кусками людей и железа земля.
Вот таким бредовым, перевернутым, кошмарным, ломанным, кажется мир этому душевно раненому, больному человеку. Это его сон, в который режиссер решил погрузить и зрителя. Но как же далеки мы от той войны! Потому вся постановка - столь сумбурная - воспринимается, к сожалению, большинством зрителей, как особенный театральный десерт, который нужно смаковать. А ведь здесь показана страшная человеческая трагедия, пусть и сквозь призму откровенного бреда.
